Год - на всю жизнь[повести] - Каушут Шамыев

— Алмаз, прости! — попросил я, чувствуя, как дрогнули у меня уголки губ. — Я не знал.

Но слезы уже катились по его щекам.

Класс молчал. Ни звука. И только соседка Алмаза по парте нервно искала что-то в карманах, а найдя, вложила в его руку носовой платочек. Алмаз не постеснялся поднести платочек к глазам, чтобы смахнуть слезы.

Я вздохнул так глубоко, что закололо в сердце.

— Будь джигитом, Алмаз! — призвал я и потом, помолчав, спросил: — А как концерт? Надо отменить?

Левая рука, сжимавшая платок, еще раз промакнула слезы на щеках, губы передернулись, и все мы в классе услышали твердое и уверенное:

— Я буду играть, учитель.

— Сможешь?

— Да.

— Молодец, дорогой.

— А вы придете?

— Конечно, и в своем новом костюме.

— Тогда я ничего не боюсь.

— И принесу тебе большой букет цветов. Принести?

— Принесите, учитель. Мне будет очень приятно.

— Вот и хорошо. А теперь расскажи о снеге, Марии Черни, о генерале, который во имя любви позабыл о своем воинском долге…

* * *

А вот и созрел тутовник. Это означало, что учебный год подошел к концу.

— Молодо́й человек! — окликнул меня кто-то в центре города. Я обернулся и увидел того самого врача-психиатра, который консультировал меня перед окончанием университета.

— Ну, как вы себя чувствуете?

— Ничего, все хорошо.

— Я же говорил вам, что вы совершенно здоровы.

— Но знаете, — пожаловался я, — карандаши и гильзы все-таки преследуют меня.

— Ничего, попробуйте заняться йоговскими упражнениями. Все снимет как рукой. Видно, в далеком детстве что-то у вас было связано с этими предметами. Пейте бром. Три ложки в день. Академик Павлов сказал, что человечество счастливо тем, что изобрело это лекарство.

Мы распрощались.

Врач оказался прав — некоторое время спустя все обошлось без йоги и брома, но лучше бы и не было такого финала.

Однажды я пришел в учительскую и увидал двух незнакомых мне людей. Поздоровавшись, я хотел заняться своими делами, но заметил, что женщина очень пристально смотрит на меня.

Мужчина, голова которого была обрита, опустил глаза, перебирая в руках коробок спичек.

И тут меня кто-то тронул за локоть.

— Здравствуйте! — раздался голос Адама Гуловича. Старик, как всегда, улыбнулся и протянул руку.

— Как дела, сынок? Как мама?

Я хотел было рассказать обо всем подробно, но старый учитель вдруг остановил меня, приподняв руку, и сказал, поворачиваясь в сторону мужчины и женщины:

— Знакомься, это родители Нура Аширова. Отец и мать.

Я растерянно кивнул головой.

— Вот, — донеслось до меня, — они пришли, чтобы взять сына домой. Директор в курсе дела, но они хотят поговорить и с вами.

— Это все зависит от самого мальчика, — ответил я, почему-то волнуясь. — Захочет, может идти, не захочет, может оставаться в детдоме.

— Да, да, — закивал бритоголовый человек, не поднимая на меня глаз.

— Сходи за парнем, — попросил старый учитель.

Я привел Аширова.

Подойдя к своему прежнему месту, я прислонился к подоконнику, ожидая увидеть, что произойдет между родителями и сыном.

Нур стоял у порога, пристально смотря на мужчину и женщину, сидевших на стульях. Было видно, что он догадался, кто перед ним, такое волнение охватило его, что губы посинели.

Первой не выдержала женщина.

— Нур, сердце мое, — позвала она, захлебываясь слезами. — Это ведь я — твоя мама.

Мальчишка кинул взгляд на мать и как-то особенно прямо посмотрел на мужчину. Тот молчал, все сильнее потирая бритую голову. Какой-то тяжелый груз так сильно навалился на его плечи, что он только и промолвил: "Сынок!"

Посмотрев в мою сторону, как бы ища какой-то поддержки, Нур все еще продолжал стоять на том же месте. Чувствовалось, что в груди его бушевала буря.

— Что же ты, поздоровайся с отцом, — подсказали ему. — Ну, подойди.

— Он мне не отец, — решительно ответил мальчик.

Женщина вздрогнула.

— Нур, Нур, сердце мое, не говори так при чужих людях.

— Они мне родные, — возразил паренек, кивнув в нашу сторону. — Я вас так ждал! Мне раньше говорили, что тот человек, который из-за вас в могиле, был плохим, и я верил этому. Но теперь я знаю, что это неправда. Человек, которого убили твои друзья, — Нур кивнул в сторону бритоголового, — был очень хорошим. Он жизнь не пощадил за других.

Паренек умолк. Его побледневшее лицо повернулось в мою сторону, а глаза о чем-то спросили у старого учителя. Взмахом руки Адам Гулович дал понять, что надо о чем-то пока молчать.

Мужчина и женщина сидели уронив руки между колен.

— Знаю, я виноват, — вдруг заговорил бритоголовый. — А в чем виновата мать? Почему ты хочешь, чтобы она страдала? Я понес наказание и искупил вину. За хорошую работу меня освободили досрочно. Слушать твои слова мне тяжелее, чем судебное обвинение, но что делать, видно, такая моя судьба. И я клянусь тебе, сынок, что до последних дней моих ты больше никогда и ничего плохого не услышишь обо мне. — Губы мужчины дрогнули, он смахнул с глаз кулаком слезу и вдруг, потихоньку сползая, встал перед сыном на колени: — Прости, прости меня, сынок… Я прошу тебя, вернись в родительский дом.

Мужчина оперся руками о пол. Видно, его сразила нестерпимая боль: лицо исказилось гримасой.

Дрогнул и Аширов. Он не ожидал, что отец встанет перед ним на колени.

Мне стало невыносимо тяжело, и я вышел из учительской, направляясь в кабинет литературы. Вскоре туда пришел и мой наставник.

Мы долго молчали. И опять, как мне казалось, яшули что-то хотел сказать, но так и не решился. Динь-динь — зазвенели гильзы.

— Яшули, — обратился я к нему, — вы что-то хотите мне сказать?

Старик повернул голову в мою сторону, потер затылок, улыбнулся и ответил:

— Я хотел сказать, что вы будете прекрасным педагогом, Байрам, так как сумели завоевать сердца двух таких сложных характеров, как Алмаз и Нур Аширов.

— И все же…

— И все же… — начал было старик, но тут его прервали.

Нас приглашали в учительскую, где уже находились директор и завуч. Они поздравили родителей и их сына со встречей, желая всего самого лучшего в их совместной жизни.

Бритоголовый пожал всем руку, а дойдя до меня, почему-то смутился, посмотрел на сына и поцеловал меня в щеку.

— Вот и хорошо, — прощаясь, добавил директор, — а формальности закончим позже, когда придете за вещами. До свиданья.

Ушел и Адам Гулович.

До ворот интерната мы провожали Ашировых вдвоем — я и Алмаз.

Но вот мы попрощались с Нуром и его родителями. Бритоголовый подошел ко